— Нет, точно не считаю. Звезды — это актеры, и такая система оценки для них. А тех, кто за камерой, зрители мало знают. Хотя… Тарантино, наверное, все же звезда.

— Это отдельный жанр — не роман, не повесть, не рассказ, а стихотворение. В нем есть ощущение настоящего творчества: предельная оригинальность идеи и концентрация ее воплощения. Это то кино, которое делаешь для себя. Работая в нем, я никому ничего не должен.

А вообще, я старюсь работать в разных жанрах на разных территориях и повторяться не люблю. У меня есть и военные драмы, и лирические мелодрамы, только к фантастике я еще не обращался. Но почему бы и нет?

— Документальное кино — это конкретные люди, их судьбы и жизни. Вторгаться в их личное пространство, вскрывая внутренние нарывы, очень тяжело. Мне становится хуже, чем им. К тому же я не могу просто наблюдать, мне хочется додумывать, я это уже будет обман.

— От темы, от сценария.

Александр Котт на мастер-классе дал не только советы начинающим сценаристам, но и рассказала актерам, на что обратить внимание при подготовке к кастингу. Модератором мастер-класса в «Краснодарской школе кино» был кинокритик Алексей Двоеглазов.

Фото: Юлия Симатова, «Краснодарские известия»

— Сейчас в основном сценарные группы работают. Профессионалов, которые напишут сценарий от начала и до конца и его захочется читать, практически нет. Мне иногда даже кажется, что продюсеры больше знают о сценарии и его структуре, чем сценаристы. Возможно, потому что не стало редакторов, которые правят сценарии, смотрят, оценивают их. Мне проще самому написать. Я знаю, что хочу сказать, вижу картинки.

— Если сценарий мне понравился, то я присваиваю его себе и делаю с ним что хочу. Это единственное условие, при котором я согласен работать. Потому что я не могу воевать еще и со сценаристом, мне достаточно выяснений с самим собой. Я должен увидеть, где я в этой истории стою, чьими глазами смотрю. В «Брестской крепости», например, все время задавался вопросом: а что стал бы делать в этот момент я? Стал бы трусом, героем, предателем, отсиделся бы или попал в плен? Быть может, я Фомин, который в первый день испугался, а во второй, словно воскреснув из пепла, проявил героизм?

— После удачных короткометражек «Фотограф» и «Пугало» я снял коммерчески неудачный фильм «Ехали два шофера» и дальше 10 лет кино не снимал. Тогда вообще время «бескартинья» было. С короткометражками я объездил весь мир, был звездой, молодым, подающим надежды режиссером, думал, что я — король мира. А потом все рухнуло, и я не понимал, что произошло.

Стал работать фотографом, надо ж было как-то жить. Затем снимал сериалы, пришлось доказать, что я — профессионал, что мне можно доверить продукт среднего качества. Боролся между необходимостью компромисса и желанием снимать гениальные вещи. И только после «Брестской крепости» я стал режиссером, под которого дают деньги.

— Режиссура перестала быть элитной профессией, а 20 лет назад, когда ты знакомился с девушкой и говорил, что режиссер, это работало. Сейчас нет. Но даже если ты самородок, надо знать азбуку профессии.

Кинорежиссер отличается от обычных людей: он видит по-другому. Даже простейший путь из дома к такси для него уже кино, а после реплики таксиста: «Моя работа похожа на ад», возникает титр «Ад».

Когда на фестивале полно короткометражек людей без специального образования, это интересно. Но я знаю цену каждому кадру полнометражной работы — это реально кровь, пот, ад огромного количества людей.

Фото: Юлия Симатова, «Краснодарские известия»

— На короткий метр у меня всегда одна и та же группа: режиссер — я, оператор — Петр Духовской, художник Эдуард Галкин. Мы вместе учились и сейчас все тоже делаем вместе. В коммерческих проектах со многими работал, но предпочитаю все же проверенных людей, тех, с кем мне легко, с кем не надо изображать режиссера. А вот актеров я люблю новых.

— Это может быть и не актер, мне неинтересна степень актерского мастерства. Мне важна органика и лицо, а оно либо из моего кино — говорящее, с характером, харизмой и живостью, — либо нет. Актер может отличаться красотой, но не модельной внешностью. Зачастую красивые модели, особенно мужчины, это полные «деревья». И когда я снимаю рекламу, а там клиент хочет в красивых моделях увидеть хороших актеров, — это патовая ситуация.

— Когда меня на площадке спрашивают: «Какая у меня задача?», мне становится физически плохо, потому что я не знаю какая. У меня другая система координат. Если у человека перевязана рука, гимнастерка в крови, спереди и сзади раздаются взрывы и я говорю пройти из точки А в точку В, то он пройдет, он уже надел шинель своей роли. У меня вообще на площадке только четыре реплики: «Тише!», «Громче!», «Быстрее!», «Медленнее».

— Разными способами. Для фильма «Испытание» мы очень долго искали героиню — казашку 12-14 лет — в возрасте уже не девочки, но еще не девушки. В итоге нашли кореянку. Смотреть на нее можно не отрываясь, но актерских данных она не имеет совсем. И мы с ней как с туземкой работали: поверни голову, посмотри, медленно вздыхай. Много раз я пытался добиться от нее улыбки, но ни разу у нее не получилось. И вот однажды, когда она бежала и смотрела, где ее мальчик-партнер, я сморозил какую-то глупость, что-то вроде «представь его попу». И вдруг она улыбнулась, и так безупречно! Весь фильм она холодная и стеклянная, а эта улыбка — просто взрыв.

— Кино — это и есть большой обман. Я доверяю это актеру, которого выбрал. Правда, однажды был случай… Дело в деревне, он готов прирезать любовника своей жены. «Мотор! Камера! Начали!» И вдруг известный актер с пеной у рта выдает такое! Я говорю: давай проще. А он мне: «Ну, я же по-настоящему все переживаю…»

Мне неважно, что человек переживает, мне важно, что я вижу сумасшедшего человека.

Маковецкий рассказывал секрет задумчивого взгляда: он начинал считать от 45 до 1, а ведь по сценарию он решал дилемму, пристрелить человека или нет. Даже в «Брестской крепости» между кадрами Деревянко шел и ел свой бутерброд. Я ему говорю: «Паш, ты чего, ты ж голодающий герой! Что происходит!?» А он мне: «Я есть хочу».

Фото: Юлия Симатова, «Краснодарские известия»

— Я уже немолодой, но кумиры, конечно, у меня есть. Это Джармуш, Кесьлевский, Стерлинг, Гондри, Жене, Коро.

— Конечно. Для этого нужно показать хороший короткий метр, а его можно снять без денег. Главное — выдать оригинальную идею. Продюсерам нужен хлеб, а для них это режиссеры. Они их ищут. Если у вас стоящая короткометражка, продюсеры на вас накинутся, как пираньи, и вы будете выбирать, с кем работать.

Снимайте. У вас здесь все для этого есть: поля, горы, море, люди, актеры. Я прошел немного по Краснодару. Прекрасные старые улочки. И прецеденты региональным успехам есть: Якутфильм сейчас в тренде, их смотрит весь мир. Снискали славу режиссеры из Нальчика, иностранцы даже выучили, где находится Кабардино-Балкария.

Фото: Юлия Симатова, «Краснодарские известия»

— Классная реклама, отличный сценарий, любовь, смерть и немножко патриотизма сверху на крови.

— Да, я патриот. Об этом не кричат, ты либо любишь родину, либо нет.

— По десятибалльной системе — на шесть. Мы уже научились делать хорошее, качественное кино, остался вопрос сценариев. На мировом рынке конкурировать с Голливудом не можем, а на внутреннем борьба уже идет.

— А кому нужна наша история?

— Летом начну снимать в Петербурге телевизионный фильм о первом исполнении (а это было в блокаду) «Ленинградской» симфонии Шостаковича. Он так и называется — «Седьмая симфония». Больше пока не расскажу.

— Стараюсь снимать с холодным сердцем, иначе просто сошел бы с ума. Я режиссер, смотрю со стороны и не могу позволить себе умирать вместе с героями.